«И родина щедро поила меня…»
Окно оттаяло, на подоконнике лужа, Барсик сбежал в очередной кошачий загул, а гора в окне стала разнопестрой: рыже-бурой, мутно-зеленоватой… Учуяв весенние токи и ароматы, мы идем за березовым соком. Тропинка, ведущая к водомерному посту, узкая и вязкая, идти скользко, голову кружит запах апрельской земли. По обочине выглядывают, пока робко, лиловые цветы медуницы. Мы с братом идем, стараясь успеть за торопыгой папой. Чернушка трусит след в след, по водомерному мосту бежать боится, но после наших уговоров проскакивает (деваться некуда, надо поспешать за нами). Где попало мы сок не берем. Берез, конечно, везде уйма, но мы идем дальше и дальше, потом начинаем взбираться на гору. Я пыхчу паровозиком, цепляюсь за таволожник, который всяко разно сдержит, обливаюсь потом, но папа руку не подает: он выращивает из нас с братом спартанцев, а из меня Жанну воительницу, не меньше, или, по-нашему, огонь-девчонку. Иди и не хнычь, пощады не жди!
Наконец мы выбираемся на березовый косогор, который больше всего пригрет солнцем. Здесь остались последние ошметки снега, и уже из-под бесцветных косм пожухлой старой травы выглядывает свежая и молодая, такая вкусная на вид травка! Высунули робкий нос ветреницы, маячат белыми стайками, дрожат под ветром.
Спешить не хочется, манит прилечь (нельзя: земля еще отдает зимний холод); отдышаться бы, расслабиться…
Папа достает из рюкзачка большой охотничий нож и делает пробную зарубку. Из светлой раны часто-часто, звонко-весело начинают бежать светлые капли – весенняя березовая кровь. Она переполнила древесные жилы и готова напоить нас, жаждущих прикоснуться к простому природному таинству. Я ломаю и обкусываю соломинку, и, ткнув ее в белую древесную ямку, тяну и тяну березовое прозрачное молоко. И не оторваться!
В зарубку кладется чистая марля и по ней сок проводится в бутылку. Кажется, капелька по капелюшке, а когда мы обходим пять-шесть берез и возвращаемся, бутылка уже полна, и надо ставить новую. У сока в бутылке другой вкус, сладковатый, отдает деревом.
Недалеко муравейник, оживший, хлопочущий. В него я тоже сую свою соломинку и потом ее вкусно облизываю: муравейкина кислота сводит скулы!
Брат подстилает куртку, и мы садимся. Я ложусь лицом к ветренице и дышу землей. Мы с Маринкой решили не рвать больше цветов, никаких. Сорвешь эту ветреную неженку, только донесешь до дома, а она уже и уснула. Если и оживет, поднимет кремовую головку цветок, то стоит совсем мало, день-другой. А жарки и венерин башмачок вообще в Красную книгу занесены!
После того как сок взят, надо помочь березе залечить рану (думаю, отец мысленно просил у березы прощения за эти зарубки): надо вырыть немного весенней земли прямо с травой и замазать погуще раненое место.