А женщины начали потешаться над Василием.
– Ой, Василий, да у тебя, никак, костюмчик новый фильдеперсовый, где это ты такой отхватил?
– Почём матерьяльчик, Вась, не разорился?
А Галина тут же подпела: «Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и штанина не порвётся, и не надо сапога». Валентина движением руки остановила развеселившихся женщин.
– Да хватит вам уже, разошлись, удержу на вас нет.
– С велосипеда я упал, – пояснил Василий успокоившимся наконец бабам, – я как вой-то ваш услышал, у меня аж сердце к горлу с перепугу подкатило. Да даст мне кто-нибудь хоть воды глоток?
– А может, молочка? На-кось вот. И квасок вот, ядрёненький, – женщины засуетились вокруг бригадира.
– Давайте-ка, накрывайте «поляну», – распорядилась Валентина, – всё равно время уже обеденное. Перекусим, а потом уж и за дела примемся.
Василий сходил за своим сапогом, пригнал велосипед. Все уселись за трапезу. Вдруг откуда ни возьмись появился Серёга верхом на Сиротке. Никто не видел, когда ему удалось потихоньку улизнуть, но сейчас он привёз две бутылки водки, поставил их на импровизированный стол и, усевшись на всякий случай подальше от метнувшей на него злобный взгляд Валентины, произнёс:
– Давайте, бабы, выпьем за здоровье Михаила.
– А вот это ты зря мне напомнил, супруг дорогой…
Валентина стала грозно приподниматься, а Серёга, по инерции закрываясь руками, зачастил:
– И мировую, Валюша, мировую. Уж прости ты меня, окаянного, бес попутал, говорю же, голова болела. А я вот в воскресенье Сиротку запрягу, Мишку в райцентре встречу…. Радость-то какая, Валюш, давай за это выпьем, ну давайте, бабы, давайте…
– Ладно, живи пока, вечером разберусь с тобой, – Валентина под смешки подруг снова села на своё место, – а что, бабоньки, давайте-ка и вправду выпьем! Есть у кого-нибудь стакан или кружка?
– Да я и стаканчики прихватил, – засуетился услужливо Серёга, доставая из чёрной кирзовой сумки стограммовые гранёные стаканчики.
– Ишь ты, предусмотрительный какой!
Женщины разобрали стаканчики, выпили и вскоре затараторили, затрещали на все лады, как сороки, а потом и запели. Русские народные песни, то протяжные и грустные, то весёлые и задорные, сменяли одна другую.
Они не заметили, как Зинаида, тихонько сидевшая в сторонке, молча поднялась и направилась в сторону деревни.
– Ой, бабы, а Зинаида-то ушла, – первым опомнился Василий.
Маленькая, сгорбленная фигурка Зинаиды, уже подходившей к крайним домам, издалека была похожа на ковыляющую по дороге подбитую чёрную птицу.
– Ах ты, Господи, жизнь-то какая штука сложная. Давайте, девки, за упокой души сына её, Алексея, выпьем, – предложил Василий, – да давайте уж домой собирайтесь, какая от вас сегодня работа. Завтра с силосной ямы бригаду сниму на подмогу вам, они сегодня свои дела закончили.
Женщины молча разлили и допили остатки спиртного, закусили нехитрыми своими деревенскими припасами и отправились в деревню.
– А день-то сегодня тёплый какой, а воздух! Дышать, не надышаться! А земля-то как пахнет, чуете, бабоньки? А душа-то так и поёт!
Галина догнала Валентину и, подхватив её под руку, запела своим чистым высоким голосом: «Миленький ты мой, возьми меня с собой…» «Там, в краю далёком, буду тебе женой», – дружно подхватила бригада. А потом пели ещё, и ещё, словно отпустив обмягшие души на волю.
Деревенские кумушки, собравшись на одной из завалинок на вечерние посиделки, заслышав пение женщин и снедаемые любопытством, спрашивали друг у друга: « Чего это бабы-то наши распелись, или праздник нынче какой?» «Не знаю, праздник или нет, – ответила на все вопросы сразу деревенская почтальонка, – телеграмму я сегодня утром Валентине с Серёгой принесла. Михаил в отпуск приезжает. Вот и радуются теперь. Ишь, Валентина-то с Галиной звонче всех заливаются. Вот и получается, что праздник у них».
